Существо в зарослях продолжало двигаться, их разделяло не более двадцати ярдов.
Хотя Тревис и не увидел до сих пор ничего необычного, в него вселился суеверный страх от присутствия рядом с ним чего-то неизвестного, но ужасного. Он старался внушить себе, что наткнулся на кугуара, который, возможно, боится Тревиса больше, чем тот его. Но ледяные мурашки, которые начали распространяться по его спине и добрались до головы, побежали быстрее. Его ладонь так вспотела, что он мог запросто выронить револьвер.
Оставалось футов пятнадцать.
Тревис поднял револьвер и произвел предупредительный выстрел. Грохот эхом прогремел в каньоне.
Ретривер даже не вздрогнул, но существо в зарослях повернуло назад и побежало по склону на север, к краю каньона. Тревис не мог разглядеть, что именно там перемещалось, но ему было видно, как высокие, в пояс человека, заросли травы и кустарника шевелились и раздвигались под напором неизвестного существа.
На короткий миг он испытал облегчение от мысли, что ему удалось отпугнуть своего преследователя. Вскоре, однако, он заметил, что отступление существа нельзя назвать бегством. Оно направлялось на северо-запад по дуге, которая должна была вывести его на верхнюю тропу. Тревис вдруг понял: таким маневром существо старается отсечь их и заставить выходить из каньона по нижней тропе, где у него будет гораздо больше возможностей для нападения. Тревис не знал, почему сделал такой вывод, но был уверен — все обстоит именно так.
Проснувшийся в нем инстинкт пращуров заставил его действовать немедленно, не задумываясь о том, что именно он должен делать: все действия сейчас он производил как бы автоматически. Он не чувствовал в себе этого автоматизма с тех пор, как был в бою почти десять лет назад.
Стараясь не потерять из поля зрения движение кустарника справа от себя, оставив на земле рюкзак и захватив с собой только револьвер, Тревис помчался по круто уходящей вверх тропе, и ретривер последовал за ним. Тревис бежал очень быстро, но не успевал за неизвестным противником. Когда он понял, что тот достигнет верхней тропы раньше его, Тревис сделал предупредительный выстрел, который на этот раз не отпугнул преследователя и не заставил его изменить направление. Тогда Тревис выстрелил еще дважды прямо в кустарник, туда, где, судя по движению веток, находилось существо, не думая о том, человек это или нет. Он не был уверен, что попал в преследователя, но на этот раз наконец отпугнул его и заставил повернуть прочь.
Тревис продолжал бежать. Он хотел добраться до входа в каньон. Там, на гребне, деревья стояли редко, кустарник не был таким густым, как внизу, и яркий солнечный свет не оставлял места для предательской тени.
Когда пару минут спустя Тревис достиг вершины своего восхождения, он почувствовал: силы на исходе. Мышцы ног обжигала боль. Сердце так сильно стучало в груди, что он не удивился бы, если бы услышал, как его сердцебиение разносится по всему каньону. Вот место, где он останавливался, чтобы перекусить. Гремучая змея, которая грелась здесь на камне, исчезла. Золотистый ретривер не отстал от Тревиса. Он был рядом, тяжело дышал и вглядывался в склон, по которому они только что поднялись.
Чувствуя легкое головокружение и преодолевая желание сесть на землю и отдохнуть, Тревис устремил свой взор вниз на тропу и стал внимательно оглядывать кустарник, понимая, что неведомая опасность еще не миновала. Если их преследователь идет за ними, то он делает это скрытно, поскольку никакого шевеления в кустах Тревис не заметил.
Ретривер заскулил и потянул Тревиса зубами за штанину. Затем он пересек узкий гребень и направился по склону, по которому они могли бы спуститься в другой каньон. Очевидно, пес понимал, что опасность где-то близко, и призывал Тревиса продолжать путь.
Атавистический страх и инстинкт, разбуженный этим страхом, заставили Тревиса поспешить за собакой через гребень вниз, в соседний заросший деревьями каньон.
Винсент Наско провел долгие часы ожидания в темном гараже. Весь его вид говорил о том, что он не приспособлен к такому времяпрепровождению, — крупный мужчина, больше двухсот фунтов весу, ростом шесть футов три дюйма, с хорошо развитой мускулатурой. Он всегда производил впечатление человека, готового взорваться от избытка накопившейся в нем энергии. Широкая физиономия Наско была равнодушной, как коровья морда, но его зеленые глаза светились жизненной силой и каким-то нервным выжиданием — выражение, которое можно увидеть в глазах дикого животного, например, лесной кошки. Несмотря на таящуюся в нем невероятную энергию, он был терпелив, как кошка: мог часами сидеть в засаде, поджидая жертву.
В 9.40 утра во вторник, гораздо позже, чем ожидал Наско, замок в двери между прачечной комнатой дома и гаражом открылся с коротким тяжелым звяканьем. Дверь отворилась, и доктор Дэвис Вэтерби, включив свет в гараже, потянулся к кнопке, чтобы поднять большую секционную створку.
— Стой, где стоишь, — сказал Наско, неожиданно возникший перед жемчужно-серым «Кадиллаком» доктора.
Вэтерби удивленно заморгал.
— Кто, черт побери, вы…
Наско поднял «вальтер Р-38» с глушителем и выстрелил доктору прямо в лицо.
Умолкнувший на середине фразы, Вэтерби рухнул на спину на пол прачечной, окрашенной в веселые желтые и белые тона. Падая, он стукнулся головой о сушильную машину и толкнул тележку для белья, которая покатилась и ударилась о стену.
Произведенный при этом шум не встревожил Винса Наско, он знал: Вэтерби был холостяком и жил один. Винс наклонился над трупом, лежащим в дверном проеме, и мягким движением положил ладонь на лицо доктора.